Кырмыза
О чем сказ поведу, ребята, все так и было когда-то, а коль не было б, по свету не сказывали б сказку эту.
Жил-был большой барин, имел он богатства несметные, поместья беспредельные. Дворец его был сложен из камней-самоцветов и ночью светился, как в солнечный полдень.
Под стенами его притаилось девяносто девять погребов, доверху набитых золотом и серебром, а вокруг дворца раскинулся роскошный сад, в котором росли деревья со всех концов света. Но не золотом и не дворцом, не садами и не поместьями более всего дорожил барин. Дочь Кырмыза — вот что было самым ценным его достоянием. Была она красна, как сама весна, улыбка ее — точно солнечный восход, ясна, очи — две звезды среди ночи, стан ее тонкий — точно колос звонкий, что колышет вечерком под тихим ветерком, голос серебристый — точно звон мониста, и платье на ней — такая краса, точно цветы, когда их омоет утренняя роса.
Семнадцати лет Кырмыза многих лишила покоя, оставив им взамен смятение. Барин все это видел и решил не выдавать дочь замуж за первого встречного-поперечного, а только за избранного жениха. Женихи к ним валом валили из-за тридевяти земель, из-за тридевяти морей. Надумал барин испытать их всех. Построил из камней-самоцветов высокую-превысокую лестницу от земли до вершины башни шириной в две пяди и со ступеньками из стекла. Усадил он Кырмызу в башню, а женихам так сказал:
— Кто взберется верхом по этой лестнице, доберется до Кырмызы, снимет перстень с пальца да назовет ее по имени, тому она и достанется.
Помчались юноши во все лопатки волю барина выполнять, но все спотыкались на первой ступеньке. Да вдруг объявился змей на льве верхом, грива на льве торчком, когти крючком; ступенька за ступенькой поднялся он по лестнице до самой Кырмызы; змей перстень с ее руки снял, по имени назвал.
Привел барин дочь во дворец, позвал змея, обручил их, благословил, и началась свадьба, какой белый свет не видал. Весь люд веселится, пирует, змей-уродина ликует, а невеста горюет, горько рыдает, как цветок, увядает. Почуяла бедная девушка, что лют он, этот чудище-змей. Грустила она, тосковала, да, улучив минутку, из хором удрала и побежала на конюшню к своему любимцу Гэитану — волшебному коню и горько заплакала.
Конь заржал и спросил ее:
— Чего ты слезы льешь, добрая Кырмыза?
— Как же мне не плакать, когда отдает меня отец за змея с чужой дальней стороны, у которого не добро, а смерть на уме.
— Молчи, не плачь, не причитай: когда любишь жизнь — добро побеждает, а зло отступает. Завтра, как прикажет тебе змей в путь-дорогу сбираться, отсыпь мне меру углей горячих, надень на меня узду золотую с серебряными удилами да и отправляйся с ним. В пути все время отставай от него на три шага. Он тебя спросит: «Почему, дорогая Кырмыза, ты позади меня едешь?» Ты отвечай, что женщине следует позади мужа ехать. А как перестанет он тебя замечать, достань саблю из ножен и держи ее в правой руке на высоте шеи. Да покрепче за седло цепляйся, я поскачу вперед, а змей мертвым на дорогу упадет.
Успокоилась Кырмыза, вернулась в хоромы и кое-как выждала до следующего вечера, когда змей велел ей в путь собираться. Быстренько взяла она меру, наполнила ее полыхающими углями и понесла Гэитану. Волшебный конь мигом съел все угли. Затем она надела на него узду золотую с серебряными удилами. И вот сел змей на льва верхом, а Кырмыза на Гэитана — волшебного коня, и отправились они в дорогу. Невеста все отстает от змея на три шага. А тот все оборачивается да спрашивает:
— Отчего ты, Кырмыза милая, отстаешь?
— Так уж следует женщине — позади мужа ехать.
Змей, вглядевшись вдаль, поскакал, как ветер, только пыль столбом поднялась. А красавица Кырмыза дернула волшебного Гэитана за повод, вынула саблю из ножен, взяла ее в правую руку, подняла вровень с драконовой шеей и — фьють!.. голову ему с плеч долой. Понесся лев через горы, долы и привез обезглавленный труп прямо в замок, где змеиха-мать все глаза проглядела, сынка с красавицей-рабыней ожидаючи. Рано она радовалась, теперь горевать пришлось, и от злости змеиха руки перекусала, волосы повырывала. И вот с того дня стала она жечь дрова в большой кремневой печи, так как надумала красавицу Кырмызу изловить живой или мертвой, привесть да сжечь. Горел огонь круглый год, ни днем, ни ночью не угасая. Сама же змеиха рыскала по белу свету, но найти Кырмызу не могла.
А краса-девица в свадебном наряде вложила в ножны меч и поскакала на волшебном коне Гэитане по зеленой поляне, по высоким горам, по глубоким долам, через поле чистое, через кодры тенистые, через реки широкие, через воды глубокие. И к рассвету следующего дня прискакала в село, вроде наших Ба-рабоен.Случилось этовсреду, день был ярмарочный, и съезжались туда жители окрестных сел. А так как настала уже пора отдохнуть, то остановила Кырмыза коня на окраине села на базарной площади,
В одном из соседних сел, назовем его Фрасинешты, жил в ту пору парень по имени Ион; сам он был статен, красотою не обижен, да вот грех какой — никак жениться не удавалось. Те, кого он сватал, не соглашались, а те, что сами набивались, ему не по душе были. Встревожился Ион и пошел к знахарке, что гадала по звездам, кто для кого создан, бобы бросала да счастье узнавала. И вот что поведала парню ворожея:
— Отправляйся в среду затемно в Барабоены на ярмарку и первого приехавшего туда, не задумываясь, бери, будь то старуха или дед, мужик или баба, парень или девица. Веди его домой и живи с ним вместе: так бобы говорят, счастье тебе сулят.
Чуть забрезжил рассвет, парень уже к Барабоенской ярмарке подъезжал.
Гэйтан — волшебный конь — знал о том, что Ион выехал из Фрасинешт, и говорит Кырмызе:
— Хозяйка-хозяйка, сунь руку в мое правое ухо, достань от
туда одежду да надень ее.
Протянула Кырмыза руку и достала пару чабанских шаровар, длинную крестьянскую рубаху с вышитым воротом и рукавами, красный, как огонь, пояс, высокую островерхую кушму и пару постолов с вздернутыми носками — все новое. Кырмыза оделась, косы под кушму спрятала и стала походить на доброго юношу, стройного, как ель, красивого на диво.
Как начали звезды на небе гаснуть да туман пополз из долины к вершинам холмов, подъехал и Ион, весь в поту.
— С добрым утром, парень,- молвил Ион издали.
— Доброе утро! — тот ему в ответ. Слово за слово, а Ион и говорит прямо:
— Поехали ко мне жить.
После долгих споров-уговоров отправились вместе во Фрасинешты.
Но как бы тучи ни заволакивали небо, земля нет-нет да и увидит солнечный луч. Так и до Иона время от времени доходили то взгляд, то улыбка, то слово понежнее, и сердце говорило ему, что не парень с ним едет, а девица, да все не верилось. Думал он, гадал, совсем растерялся и опять пошел к знахарке.
— Бабуся,- говорит он,- нет мне покою от парня, которо
го привел я сегодня с ярмарки: гляжу на него и все мне ме
рещится, будто девица это.
Зажгла старуха уголек, поглядела на пламя и отвечает:
— Коль сомневаешься, испытай его. Выезжайте вдвоем вер
хами в чисто поле, поскачите наперегонки. Если обгонит тебя – не иначе как парень, а коль отстанет, так и знай, что девка проклятая.
Вернулся Ион домой и, увидев, что парень призадумался, сказал:
— Давай верхами покатаемся.
— Чего же, можно!
Выехав в поле, Ион встал на стременах и показал ему вдали большой курган.
— Давай, парень, спорить: кто первый объедет тот курган
да сюда вернется?
Кырмыза прошептала: «Скачи, волшебный конь Гэитан!» И только он ее и видел, а Ион плетью хлещет коня, да куда ему, не та прыть! Давно уже потерял он парня из виду и встрево жился: вдруг тот не вернется. Стал он подъезжать к холму, а парень ветром навстречу несется.
Повернул Ион коня и — хлесть, хлесть! хлыстом раз, два по коню, но куда там! Пока объезжал он курган, тот уже семь курганов объехал и давно ожидал его на старом месте.
Слишком отстал Ион от парня и теперь, опустив голову, стоял опечаленный, пристыженный. Только не успокоился он и опять пошел к старухе. Вновь она раздула уголек и говорит ему:
— Лежит у тебя во дворе пара возов жердей. Подведи его к ним да спроси: «Для чего сгодятся эти жерди?» Коль девтак сразу ответит: «Что за кудельники для прялки, какой челнок, какое веретено можно изготовить». Коль парень он хозяйственный, так скажет: «Ясли добры смастерить, али дом огородить!»
Возвращается Ион домой и подводит как бы невзначай приятеля своего к жердям.
— Хороши жерди! Что бы нам из них смастерить?
— Эгей, братец! Ясли добрые могли бы мы сделать да плетень хороший. А какой домище таким плетнем огородить можно!
Ион только глаза раскрыл пошире да опять к знахарке побежал, а та, узнав, в чем дело, так молвила:
— Ступай домой да возле сабель, стрел, копий и булавы развесь на стене полотенца цветастые, салфетки вышитые да пару мотков шерсти. Как выполнишь это, веди гостя, пусть поглядит. Коль на оружие глянет, знай, что мужчина, а коль засмотрится на вышивки да на мотки шерсти — не иначе как женщина.