Пэкалэ-батрак у попа
Было это когда-то или не было… а все ж, если б не было, то люди не сказывали бы.
Жили-были три брата, и осиротели они однажды, остались без родителей. Свели они знакомство с нуждой, и что ж оставалось им делать, как не пойти батрачить?
Первым пошел самый старший брат. Пришел к попу и спрашивает:
— Отец, не нужен ли тебе батрак?
— Нужен.
— На месяц или на год?
— Как сам пожелаешь. Но только чтобы не было злобы или обиды, потому что у меня так заведено: кто злится или сердится на меня — отрезаю тому нос и ухо.
— Хорошо, отец,- отвечает старший брат — и принимается
батрачить.
Работает он день, работает два, а поп и не думает кормить его.
— Отец, полагалось бы мне сесть за стол.
— Вот тебе и на, а мы-то с матушкой вовсе запамятовали про это. Да ты, случаем, не сердишься ли?
— Так, отец, кто ж не рассердится, если его без еды и питья
два дня держать!
Поп взял да и отрезал ему нос и ухо.
В скором времени приходит к попу наниматься средний брат. Уговор с ним был такой же: если он рассердится или разозлится на попа, тот отрезает ему нос и ухо.
Ну, принимается батрак за дела, со всем управляется, не тратит зря времени, носится как угорелый за всем, чем нужно, а поп и не думает его кормить. На третий день батрак осмелился попросить:
— Отец, дай поесть чего-нибудь, голод меня донимает.
— Нет у меня еды, а ты что, будто сердишься?
— Да любой на моем месте рассердился бы, если б его заставили столько дней кряду работать без еды, без питья.
Поп, не долго думая, и ему отрезает нос и ухо. Короче говоря заработали наши батраки, лучше не надо. Есть же поговорка кто с попом впрягает в плуг волов, распрягает без рогов.
Видя, что братья в беду попали, говорит им Пэкалэ, млал: ший брат:
— Мэй, пойду-ка я теперь батрачить к попу.
— И не думай! Коли мы не сумели довести дело до конца — тебе и подавно нечего впутываться.
— Нет, пойду все же,- отвечает младший брат и отправляется к попу.
— Батюшка, не нужен ли тебе батрак?
— Вовремя ты мне попался, сынок, как раз требуется мне работник. Ударим по рукам, только знай, есть у меня один недостаток: нравятся мне люди веселые и очень не по душе ворчуны, злопамятные батраки. Условимся тут же, на месте: кто первый разозлится, тому отрезаем нос, и ухо.
— Хорошо, батюшка, а на сколько времени мы договариваемся?
— Батрачь, пока не запоет кукушка.
И коль договорились они, посылает поп Пэкалэ с плугом и шестью волами пахать, а еды не дает с собой ни крошки. А Пэкалэ — хоть бы что. Пашет, напевает, а как пришло время обеда, берет двух волов, идет с ними в харчевню, что поблизости, продает их и ест да пьет в свое удовольствие.
Вечером возвращается он домой с четырьмя волами. Поп, как увидел, спрашивает:
— Где пара волов, Пэкалэ?
— Я их продал, отец.
— Как продал?
— Так утром попадья, видать, забыла еды мне дать с собой. За плугом же, как я понимаю, не дело ходить голодному. Взял я двух волов и продал их, а деньги отдал за еду и питье. Да ты что, отец, никак сердишься?
— Нет, что ты, сынок, я так просто спрашиваю.
На другой день поп сменил ему работу: послал со стадом овец.
— Паси, Пэкалэ, как можно лучше.
— Буду пасти, батюшка.
Идет парень со стадом на пастбище и встречаются ему там горные чабаны, которые так искусно играют на флуерах и волынках, что и Пэкалэ загорелся желанием заиметь флуер или волынку.
— Что вам дать за волынку? — спрашивает Пэкалэ.
— Десять овец — и волынка твоя,-отвечают чабаны.
— Вот стадо, выбирайте любых и давайте сюда волынку.
Поменялись они, и Пэкалэ, надув волынку, начинает играть. А это была не обыкновенная волынка, а волшебная. От ее музыки овцы стали скакать, как оглашенные, и танцевать так, что земли под собой не чуяли. И Пэкалэ так полюбилась волынка, что он наяривал на ней целый день, и овцы не переставали плясать, пока он не кончил. Вечером стадо пришло домой голодное, измученное жаждой, с ног валилось от усталости, так что жалко было смотреть на овец.
Поп перепугался:
— Что с овцами, мэй, Пэкалэ?
— Да что с ними, отец, — резвились они целый день. Я им играл, а они скакали да прыгали, пока день не кончился.
— Где еще видано такое?
— Твоя правда, отец, в это даже поверить трудно. Я выпросил сегодня у горных чабанов волшебную волынку, и она так играет, что звенят долины вокруг.
— Как же они тебе отдали ее?
— А я дал им за нее десять овец из стада на выбор. А что, может, ты сердишься, батюшка?
— Нет, Пэкалэ, не сержусь. Без волынки ты, пожалуй, даже не так хорошо и выглядел.
Бедное сердце попа — каково ему было!