Молдавские народные сказки

Словно в бедности своей забыта

деревушка эта с давних пор.

Что ни крыша — то соломой крыта,

что ни двор — разрушенный забор.

Будто путник, что прошел немало,

не осилит горку иль овраг,—

сделать шаг невмоготу усталой

и не встать, усталой, ей никак.

И бедняк с весны до обмолота

над полоской узкой спину гнет

иль в усадьбе до седьмого пота

па своих работает господ.

А зима придет, завьется низко

дым из хат над белизной степей.

Сердце радо — вот деревня близко

и ведет дорога эта к ней.

К ней…

Она, заслежена возами

и ступнями твердыми крестьян,

вдаль ведет, бежит между холмами

сквозь сухой репейник и бурьян.

И идут дорогою проклятой —

под ярмо помещичье, внаймы,

в долгий путь сбираются — в солдаты,

и в ближайший — до ворот тюрьмы.

Вот такою под пятой закона,

под охраною жандармских свор

 и стоит деревня разоренной:

что ни двор — разваленный забор.

А искать иную нет и толку,

исходи, коль хочешь, всю страну,

большаком ступай иль по проселку,

убедишься — все одна в одну.

Над клочком своей землицы скудной

дни и ночи гнется человек,

с темнотой не сладит непробудной,

с нищетой не справится вовек.

Но надеждой светлою все годы он живет:

«В сиянье и огне день придет —

и кончатся невзгоды,

на роду назначенные мне!»

Распрямляют спины хлеборобы,

меж собою шепчутся о нем, лица,

потемневшие от злобы,

словно озаряются огнем.

— Неустанно мы должны работать.

Для чего?

Чтоб барин-лиходей

драл с нас шкуру, чтобы шел на подать

хлеб, у наших отнятый детей?

Но послушай ты, о чем ночами

шепчут волны синего Днестра:

коль с бедой не сладите вы сами,

вашим братьям кликнуть клич пора.

Так зачем же нам стонать под плетью,

молча горе горькое терпеть,—

пусть конец настанет лихолетью.

Брат, мы ждем! Ты слышишь нас?

Ответь!

Приходи скорей к нам на подмогу,

даль светла, лучи нам солнце шлет!

Видишь, вот она бежит дорога,

вместо мы пойдем по ней вперед. —

2

Вдруг средь лета,

спозаранок, в окна мазанок,

землянок

солнце брызнуло лучами,

заиграло над полями.

Весть над пажитями мчится

огнекрылою орлицей;

радость светится над нами,

бьет она легко крылами,

и дороги расцветают,

птица в небе пролетает.

Прилетела, и пока ты

разобрал, что приключилось

в этот ранний час утра,

мчится дальше…

Это братья,

братья к нам из-за Днестра!

И по тучам, и по водам,

то ли лесом, то ли бродом

движутся они походом

в этот ранний час утра.

То идут полки стальные,

солнца луч горит на касках,

острия штыков блестят.

Наяву теперь — не в сказках —

братья верные,

родные

брата выручить спешат.

На машинах и в колоннах,

на моторах окрыленных,

по холмам и по равнинам,

из Бендер и из Хотина

солнечный поток стремится

все светлей и горячей,

тает темная граница

от таких живых лучей.

А бояре — воронье,

эти трутни, вурдалаки,

словно канули во мраке,

кинули гнездо свое.

Их как будто не бывало,

сразу нечисти не стало,

чем ту нечисть помянуть?

Лишь одним — крестом могильным

кол осиновый ей будь!

А у нас

из каждой хаты —

сколько было в них людей —

выбегают все…

Куда ты?—

Деды,

малые ребята,

взапуски,

бегом.

Скорей!

Кто в сермяге,

кто без шапки,

 у того цветов охапки,

а у девушек, как мак,

разгорелись мигом лица.

Что же там народ толпится?

Дед столетний держит флаг!

Держит он его высоко над молдавскою землей,

ветер, веющий с Востока, развевает флаг родной.

Знать, конец неволе лютой, навсегда повержен враг!

Виден от Днестра до Прута кумачовый алый стяг.

Он приносит нам свободу, нашим селам вековым.

От молдавского народа — слава русскому народу, слава братьям дорогим!

3

Деревня, что была веками позабытой,

вставай!

Зови вчерашнего раба

и поводи дорогою открытой

на пажити, где ждут его хлеба.

Безбрежны будут наших нив просторы,

не сможет их и ветер облететь,

и солнцу лишь, на них покоя взоры,

весь день-деньской с небес на них глядеть.

На кукурузу глянешь иль на жито —

покажется, что выросла стена,

в колхозных складах будут домовито

тесниться бочки, полные вина.

А золотою осенью сбираться

народ на праздник станет трудовой,

и что ни год, то веселей

справляться он будет нами…

На простор степной

сверкающие выведем машины,

пусть голосистей тракторы поют,

пусть вторят им и горы и равнины

и славят наш освобожденный труд.

А ты, на все глядящий удивленно,

ты, мальчуган, что в рабстве был рожден,

сын бедняка из бедняков — Иона,

кем будешь ты тогда, малыш Ион?

Быть может, ты, дивясь своей же силе,

комбайн иль трактор в поле поведешь,

а может быть, как прежде говорили:

«Ты в люди выйдешь, от земли уйдешь…»

Дорог немало…

Добрую закваску

дал парню честный, работящий род.

Быть может, вскоре бывшему подпаску

хрусталь народной мудрости блеснет,

и новый лист ты впишешь в книгу знаний,

немеркнущею славой осенен…

Сын батрака, кто может знать заране,

кем будешь ты, босой малыш Ион!

И вечером, когда погаснут зори,

седой росой покроется земля

и месяц, словно сторож на дозоре,

осматривать молдавские поля

в урочный выйдет час,

и все напевней польются птичьи голоса кругом, —

с полей уснувших спустишься в деревню

ты, гордый радостным своим трудом.

И девушки, и парни молодые

с тобою вместе песню запоют,

и полетят ее слова простые

на синий Днестр и быстротечный Прут.

И дойна зазвучит все краше, краше,

как будто к дальней устремись звезде,

о том, что нет такой страны, как наша,

что нет людей счастливей нас нигде!

1940

Комментарии к данной записи закрыты.